Geschichte der Wolgadeutschen
Приложение к статье: Государственный исторический архив немцев Поволжья

Две главные задачи архивистов

В конце января исполнилось 30 лет деятельности архивиста, бессменной работы на посту директора Энгельсского филиала Государственного архива Саратовской области Елизаветы ЕРИНОЙ. Эта женщина известна нашим читателям как серьезный, вдумчивый исследователь, знаток истории российских немцев, автор многих статей по этой тематике, как участница различных научных конференций и совещаний по ней, как человек, занимающий активную позицию в нынешнем немецком национальном движении.

Интервью, которое взяла у Елизаветы Моисеевны наш корреспондент Софья ШЕВЦОВА, переросло чисто "юбилейные рамки", и вылилось в беседу о работе архива как историко-культурного учреждения, о научном, гуманитарном использовании архивных фондов, о проблемах нравственного толка, возникающих в этой сфере, а также - сугубо материального плана, связанных с условиями труда в Энгельсском филиале Госархива Саратовской области для историков-исследователей и штатных архивистов, о необходимости и возможностях их улучшения...


- Елизавета Моисеевна, 30 лет назад Вы пришли работать в архив, и сразу - директором. Это был Ваш осознанный выбор, что называется, по влечению ума и сердца? Вы уже тогда чувствовали готовность к такой, прямо скажем, довольно специфической деятельности, требующей заинтересованного, дотошного внимания специалиста,' скрупулезного подхода к любому архивному делу, любой описи, любой детали? Или эта Ваша работа стала просто следствием случая?

- Да, для меня это была и случайность, и неожиданность. В архивном отделе исполкома облсовета мне настоятельно предложили должность директора Энгельсского филиала Госархива Саратовской области. Видимо, потому, что я по образованию историк и филолог. К тому же сказали, что наводили обо мне справки в облОНО (я учительствовала) и получили хорошую характеристику, такую, какая вполне соответствует рекомендации на директорское место. Вот так по воле случая, а, может быть, и судьбы, стала я директором архива.

Коллектив там был маленький - всего пять человек, и я, едва познакомившись с сотрудниками и делами, поняла смысл фразы, полушутливо-полусерьезно сказанной мне в архивном отделе исполкома: "Да Вы не волнуйтесь - чистым администратором в Энгельсском филиале Вам не придется быть. На Вас, конечно, - еще и план, ответственность за него - это и Общее руководство, и немалая нагрузка, рассчитанная на полноценного сотрудника". В этом архиве было принято, что директор занимается использованием фондов. Как говорится, по наследству, и я получила этот участок работы. Привыкла строго планировать на то или иное занятие время, четко распределять его, что называется, по приоритетам. Как и все другие архивисты, вела дневник, ежедневно записывала в него, что успела сделать.

- И тем не менее надо было заниматься и административной работой...

- Конечно. Капитальные и текущие ремонты, новый, более удобный вход в хранилище... Но - все в том же хлебном амбаре, в котором архив помещается с 1930 года. Бесконечные финансово-хозяйственные "но", на которые натыкаешься с такой болью и безысходностью. Маленькая комнатка, которую мы выделили для работы исследователей, ни их, ни нас, понятно, устроить не может. А большую мы предоставить не в состоянии. Есть крохотный зал для посетителей, лаборатории вообще нет. В своем тоже очень маленьком кабинетике я вынуждена поставить ксерокс - в рабочей комнате места для него нет.

Проблемы и проблемы, пока, увы, не только нерешенные, но и просто неразрешаемые. Задумала я однажды провести отопление в хранилище, сделать стеллажи для него, металлические настилы. Уже и деньги нашли, и все как будто было готово для проведения наших усовершенствований. Чтобы освободить место, вывезли документы в областной архив, в Саратов. Но тут словно какой-то нечистый дух помешал. Случилось огромное несчастье - пожар в облархиве. Сгорели ценнейшие документы. Правда, наши не пострадали. Они, в том числе и фонды по истории российских немцев, находились не в том здании, где был пожар. Областной архив не располагал тогда большим помещением, и его документы хранились в нескольких местах. Нам пришлось срочно увозить свои фонды обратно в Энгельс. Так по сию пору наше хранилище и не отапливается.

Словом, понимаете, какие условия работы у наших архивистов. Моя самая большая мечта, скажем так, из разряда материальных, -чтобы выстроили для архива в Энгельсе современное здание, где была бы установлена столь же современная техника, где была бы лаборатория, и настоящий читальный зал, и подобающее таким бесценным фондам, как у нас, хранилище, где их можно расположить, как того требуют архивные правила. При наличии нового здания архива стало бы реальным возвратить в Энгельс фонды, летавшие после ликвидации Республики немцев Поволжья в Саратов, Волгоград, Камышин. Ведь понятно, что они, в которых - история ее и предшествующий ей Автономной области, должны храниться именно в Энгельсе, бывшей столице этих автономных образований, где они и были по 41-й год.

Как видите, тут смыкается мечта директора, та, что я назвала "из разряда материальных", с мечтой историка-архивиста.

Будет новое, соответствующее государственному, общественному и научному предназначению архива здание - тогда и историки-исследователи, и наши сотрудники, люди, преданные архивистике, влюбленные в нее, получат необходимые, достойные их условия для своего интеллектуального труда, столь нужного исторической науке, и не только, а и простым, обычным людям, которые, как известно, часто прибегают к услугам архивов за различными справками личного характера.

Мы обращались с просьбами помочь построить необходимое для полнокровного существования нашего Энгельсского филиала новое архивное здание и к своей городской администрации, и в Департамент по делам российских немцев Миннаца, и в Росархив, и в немецкие заинтересованные структуры. Регулярно, начиная с 1989 года, когда я начала выступать на разных научно-практических конференциях, упорно ставлю все тот же вопрос перед лидерами немецкого национального движения, перед научной общественностью. Всюду мне неизменно говорят: "Да, да, да". Но нет средств.

Да, конечно, я и мои коллеги архивисты понимаем, что такова сегодняшняя печальная реальность. Но ведь страдает общественно немаловажное архивное дело на Волге!

- Но, наверно, были все-таки какие-то завоевания в области создания крепкого материального тыла для архивистской деятельности во вверенном Вам учреждении?

- С гордостью могу сказать: да. Постепенно, видимо, благодаря нашей настойчивости, и, конечно, - вниманию областного архивного отдела к Энгельсскому филиалу Госархива Саратовской области, штат его увеличивался. Теперь в нем уже 14 человек, в том числе и машинистка. Ее не было в нашем архиве долгие годы. А она была так нужна! В 70-х мы начали архивную обработку фондов. На радость себе и нашим посетителям постепенно приводили в порядок один, другой... Уже многие описи были готовы, на карточках, но не отпечатаны! Теперь, когда в штате архива машинистка, они печатаются сразу после обработки. Сегодня в машинописном виде - и те "залежи" материалов на архивных карточках, что накопились за годы. Исследователям стало удобно работать.

- Что Вы считаете основным из сделанного в профессиональном плане в архиве за 30 лет Вашего директорства?

- То. что почти все фонды советского периода с 1917-го по 1991-й год приведены в порядок: сделаны хорошие описи, к ним приложен научно-справочный аппарат. Историки, работающие у нас, довольны. И люди, что просят ту или иную справку, - тоже.

Вот, например, из документов сельских Советов мы создали объединенный архивный фонд, чтобы можно было быстрее помочь каждому, кто обратился к нам. Чаще всего возникают тут вопросы по реабилитации.

Правда, документы из сельсоветов поступили в свое время в архив в основном по 1925-й год, очень мало - по 1937-й. А в 41-м, когда российских немцев сталинские власти спешно выселяли из Поволжья, заполнение соответствующих документов велось тоже в большой спешке, кое-как, случайными людьми. И на местах ценнейшие бумаги - подлинные свидетельства варварской депортации - погибли. Совсем не осталось в сельсоветах документов по выселению немцев.

Депортировали человека, имущество его осталось, от имени властей выдали акт, а человек давным-давно этот акт потерял. А у нас нет копий...

Сказалась тут, конечно, традиционная недооценка общественной и научной роли архивов в России и при советской власти, и до нее. Если бы своевременно, как положено было уже в СССР, через 3-5-7 лет, документы с мест, собранные из разных организаций, сдавались бы в государственные архивы, разве случились бы такие досадные пробелы, скажем, в "летописи" истории немцев Поволжья 20-х -30-х годов, которая складывалась из поступлений от сельских Советов? Но "положилась" на обычную небрежность а обращении с документами на местах (те, что были в самом Энгельсе, - материалы правительства республики, Верховного Совета, наркоматов - широко представлены в архиве) в 41-м еще и общая военная обстановка, помимо депортации. На Волге организовывали эвакогоспитали. Первые два из них стали работать уже в первый - второй дни войны. А где было размещать госпитали? Конечно, в лучших зданиях-школах, вузах. Освобождались помещения, и, понятно, утрачивались хранившиеся в них ценные документы. Например, сохранилось очень мало письменных свидетельств о деятельности Немецкого сельхозинститута.

Мы стараемся по возможности помочь каждому обратившемуся к нам человеку. Да, без сомнения, задача архивистов - восстанавливать для поколений - и нынешнего, и последующих - подлинную историю, руководствуясь свидетельствами времени, но, думаю, не менее важная и благородная задача вот эта самая - служить конкретному человеку. А, может быть, она еще важнее первой.

В связи с этим возникает одна этическая проблема. В свое время книги с записями о рождении, смерти людей были переданы из нашего архива, так же, как и из других государственных архивов областей, чтобы облегчить работу их сотрудников, в органы ЗАГСа. Соответствующие справки гражданам должны уже были выдавать работники ЗАГСов. Теперь, по прошествии времени, можно сказать: это был, наверно, не самый удачный вариант. Очень многих документов в ЗАГСах недосчитываются, а если они и есть там, то их сотрудникам подчас, видимо, ничего не стоит сказать, что нет. Во всяком случае, люди уходят от них, что называется, несолоно хлебавши. Мы даже иногда точно знаем, что в таком-то ЗАГСе есть требующиеся человеку бумаги. Там отказываются выдать нужную справку. В отчаянии он идет к нам или пишет нам. Мы обращаемся в ЗАГС. Нам отвечают: "У нас этого нет и не было". Или мы делаем в какое-то из загсовских учреждений запрос для нужд собственной архивной работы, заведомо зная: там лежат необходимые нам документы. Получаем ответ, что таких материалов нет. Что ж, другая система, и все тут...

Но как же в таком случае все-таки помочь человеку? Выход, на мой взгляд, тут есть. Но не всюду и не все архивисты приемлют его. На одной из научных конференций моя коллега сказала: мол, российским немцам не надо выдавать документов, подтверждающих, что они родились и жили в том или ином месте, если для этого нет одного-единственного узаконенного основания - метрической записи. Я ей возразила: ведь очень многих книг, содержащих такие записи, не сохранилось. А как же быть человеку, если он, допустим, решил выехать на жительство в Германию, но не может доказать, что он немец? Без справки из ЗАГСа или архива путь на историческую родину ему заказан.

Но ведь, кроме "метрик", как называют свидетельство о рождении в народе, существуют и косвенные источники, по которым видно, где и когда человек родился, кто он по национальности. Например, в нашем филиале Госархива Саратовской области сосредоточены все материалы раскулачивании немцев в АССР НП - из "метропольного" архива передали нам и те по данной тематике, что хранились в нем.

- А каждый из таких документов воссоздает, видимо, полную картину: где жила семья, сколько человек в ней, какого возраста, кто по национальности...

- Вот именно. Как и "нехозяйственные книги", и "ревизские сказки", и даже конфирмационные книги. В "похозяйственной" указывается глава семьи, кто он и откуда прибыл, а также - все члены семьи: сын, дочь, от какого брака, родные или пасынки...

- Да, у людей проблем много. Одному надо историю своего рода восстановить, другому в Германию уехать...

Третьему - наследство получить. И за каждой проблемой - человеческая судьба, которая не редко напрямую зависит от действий нас, архивистов. Она может повернуться в ту или другую сторону лишь от того, будем мы участливы, чутки к человеку или равнодушны, не захотим подумать над его подчас очень сложной ситуацией и помочь найти выход из нее. Из малого я вижу здесь выход на очень большое, общественно значимое. До тех пор, пока личность в нашей стране не станет важнее важного, не будем мы жить достойно, гармонично. И правовое государство утвердится у нас лишь тогда, когда в нем каждая личность будет значима, когда все общество, все государственные структуры будут ее уважать, хранить.

- Елизавета Моисеевна, Вы говорили, что в Энгельсском архиве "по наследству" занялись использованием фондов. Известно, что Вы написали немало газетных статей, очерков для литературно-публицистических сборников, научных и научно-публицистических миниатюр. Видимо, эти Ваши работы были представлены на юбилейной выставке, о которой уже приходилось слышать?

- Выставка, конечно, была очень скромная. Многотомными трудами похвастать не могу, но для директора архива - не так уж и мало, наверно, написано за 30 лет. Статьи по истории города Покровска, потом - Энгельса. Примерно с 1989 года, когда я вплотную занялась российско-немецкой проблематикой, стали выходить мои работы по ней. В прошлом году вот была издана книга "Очерки истории культуры немецкой автономии". Вся работа, которая потом вылилась в нее, была построена так, чтобы пропагандировать материалы нашего архива. А когда изучаешь, анализируешь архивные документы, понимаешь, что процесс познания здесь нескончаем.

- Архив - как завораживающий, затягивающий омут?

- Да, что-то вроде этого. Чем глубже, тем интереснее, увлекательнее. Появляется прекрасный "исследовательский комплекс". Неудержимо тянет писать, поделиться с читателями своими открытиями и привлечь внимание к своему архиву не только ученых, но людей обыкновенных, не лишенных жажды знаний. Так и хочется, чтобы написанное тобою горделиво демонстрировало им: вот какие уникальные материалы есть в Энгельсском архиве, вот что неизвестное до того можно рассказать о немецкой автономии, вот кто стоял у ее истоков, вот какие замечательные люди в ней работали, какой был создан театр...

Рождались все эти статьи вовсе и не собственно для книги. Как о конечной цели я никогда о ней не помышляла. Но когда встал вопрос, что возможно сформировать ее и напечатать под эгидой Союза немецкой культуры, конечно, я была очень рада. А раньше и подумать не могла, что кто-то даст деньги на такое издание.

Решили, что в книгу войдет, конечно, не все написанное мною по российско-немецкой тематике, а только - по истории культуры. Так туда была включена история немецкого пединститута, персоналии, то есть рассказы об интересных людях, например, о выходце из Поволжья Андрее Вогау, отце известного писателя Бориса Пильняка...

Не, так давно была закончена моя совместная работа с молодым сотрудником нашего краеведческого музея Натальей Маловой к его 70-летию. Хочу, надеяться, что для читателей наше видение истории музея будет новым. Нельзя сказать, что никто не описывал ее раньше. Но, во-первых, когда мы стали пристально изучать вышедшие, материалы, поняли, что они далеко не полные. Во-вторых, нам хотелось показать, что вначале создавалось научно-исследовательское учреждение и у истоков его стояли такие известные ученые, как талантливый археолог Рау, что проводились специальные научные экспедиции... Потом этот научно-исследовательский центр был загублен властями. На его развалинах возник краеведческий музей, да и он за свою историю многое потерял. Хорошо, что сегодня можно писать к.юбилеям такие непомпезные вещи.

- И очень хорошо, что Ваш юбилей прозвучал на самой, что называется, верхней, творческой ноте. Больших успехов Вам и в архивном деле, и в историко-литературно-просветительском.


Neues Leben, Nr. 18, 1996.