Первый переводчик "Фауста" Э.И. Губер
Ровно 170 лет назад Россия приобрела огромный культурный дар в виде первого полного перевода с немецкого на русский язык знаменитой трагедии И.В. Гете "Фауст". Осенью 1838 г. этот сложный труд, подготовленный российским немцем Э.И Губером, вышел в свет. Главным инициатором этой работы был гениальный русский поэт А.С. Пушкин.
Знакомство Пушкина с Губером произошло в 1835-1836 гг. в момент уничтожения последним своего первого варианта перевода "Фауста". Узнав через В.А. Жуковского об этом, Пушкин разыскал квартиру Губера, но не застав его дома, оставил свою визитную карточку. Губер тут же нанес ответный визит Пушкину и с этого времени между ними установилось творческое сотрудничество. Вот как описывает это сотрудничество дочь Н.Н. Пушкиной и П.П. Ланского - А.П. Арапова: "Он (Пушкин) отыскал квартиру Губера, не застал его дома, и можно себе представить, как был удивлен Губер, возвратившись домой и узнав о посещении Пушкина. Губер отправился сейчас к нему, встретил самый радушный прием и стал часто посещать Пушкина, который уговорил его опять приняться за Фауста, читал его перевод и делал на него замечания. Пушкин так нетерпеливо желал окончания этого труда, что объявил Губеру, что не иначе будет принимать его, как если он каждый раз будет приносить с собой хоть несколько стихов Фауста".
Даровитый поэт сразу попал в сферу влияния Пушкина, о чем он сам признавался в письме к брату: "Если я решусь когда-нибудь отдельно печатать свои стихи, то я изберу для этого "Современник", потому что я весьма коротко познакомился с Пушкиным, который весьма одобряет мои произведения, особенно перевод "Фауста", за которым я сидел почти пять лет; в прошедшем году он был готов, но цензура его не пропустила и я с досады разорвал рукопись. В нынешнем году я по настоянию Пушкина начал его во второй раз переводить. Ещё раз повторяю, ежели я решусь вступить в журнальный цех, то я, конечно, изберу партию Пушкина."
Со стороны Пушкина такой тяги к Губеру не было. Этот немец был ему нужен как переводчик "Фауста". Пушкин не владел немецким языком, чтобы прочитать сочинение Гёте в оригинале, в чем он сам признался: "Только с немецким не могу я сладить! Выучусь ему, и опять все забуду: это случалось уже не раз". Отсюда настойчивая просьба возобновить перевод, нетерпеливое поторапливание Губера и предъявление ему жестких условий работы. Часто ли бывал Пушкин у Губера сказать трудно. Но известно, что в один из ноябрьских дней 1836 г. он читал у Губера свою драму "Русалка".
Поэт Эдуард Иванович Губер (1814-1847) родился в семье немцев в колонии Мессер (ныне Усть-Золиха) Саратовской губернии. Отец, Иоганнес Самуил Губер, выпускник Базельского университета, состоял с 1807 г. в этой колонии пастором. Здесь он женился на дочери сарептского проповедника Луизе Виганд. Родители Губера были весьма образованными и начитанными людьми. Они и стали первыми духовными наставниками сына, который нежно любил своих родителей. Признаваясь в любви к ним, Губер писал: "Благодарю, тысячу раз благодарю за вашу немалую любовь... Много сокровищ хранит человеческая память; но самое драгоценное, самое прекрасное из этих сокровищ есть святое воспоминание о добрых родителях. Я наслаждался этим счастьем в высшей полноте его...". В своих письмах он называл свою мать "бесподобной" или "Herzens-Mutter".
Начальное образование Губер получил в родительском доме, где господствовал немецкий язык, ставший его материнским языком. Родители рано заметили одарённость своего четвертого ребёнка, особенно его тонкий слух к рифмам. Когда в возрасте 4-х лет Губеру читали немецкие стихи, то он пытался исправлять неудачные рифмы. Например, в стихах из "Заколдованного принца" ему не нравилась следующая рифма: Er sitzt im Thurn // Und blässt in's Horn. Мальчик на слух улавливал дисгармонию и исправлял слово "Thurn" на "Thorn". На седьмом году жизни он сочинял уже самостоятельные стихи на немецком и латинском языках, записывая их в отдельную тетрадь с названием: "Полное собрание сочинений Эдуарда Губера (издать после моей смерти"). В данной тетради встречаются несколько достойных стихов: "Лев и осел", "Скупость", "Бедность" и др.
Когда Эдуарду исполнилось 9 лет, семья переехала в Саратов, куда перевели отца членом лютеранской консистории. Здесь Губер попадает в русскую языковую среду и начинает осваивать русский для поступления в гимназию. В этот период директором Саратовской гимназии был Я.А. Миллер, работавший до этого учителем математики и физики.
Большое влияние на развитие и образование Губера оказали учитель русской словесности Ф.И. Волков и друг семьи и домашний учитель И.А. Фесслер (1756-1839). Этот бывший профессор философии и восточных языков Петербургской академии, церковный советник лютеранского вероисповедания был уволен и отправлен в изгнание в Саратовскую губернию, где и сблизился с семьёй Губер. Хотя отец и брат Губера отрицают влияние Фесслера на духовное воспитание Эдуарда Губера, однако факты свидетельствуют о другом. Ради истины необходимо сказать, что ни в одном письме Губер своего наставника не упоминает.
Будучи ещё гимназистом, Губер познакомился в Саратове с семьями чиновника саратовской конторы иностранных поселенцев И.К. Нордстрема, баронессы Мавры Алексеевны фон Гойм. Это была образованная женщина, дочь московского барина, подруга Карамзина, Жуковского, Дмитриева и Воейкова, которую судьба занесла в Саратов. Особенно близкая дружба связывала Губера с Г.Я. Тихменевым, который был на 7 лет старше. Свои дружеские чувства к М.А. фон Гойм и Г.Я. Тихменеву он пронес через всю жизнь.
В гимназии Губер продолжал сочинять стихи на немецком и русском языках, которые вносил в следующую тетрадь: "Опыты в стихах и прозе Эдуарда Губера". Из стихов на немецком языке, помещенных в данной тетради, можно упомянуть следующие: Die Macht der Liebe, Weibertreue, Gedenke mein, Des Schiffers Tod, Die Erlösung, Das Altchen, Impromptu, Rundgesang, Xenien.
В 1830 г. Эдуард Губер с отличием окончил гимназию и к торжественному акту прощания написал стихотворение "К друзьям", в котором отметил значение полученных им знаний в гимназии.
Здесь кротостью наставников водимый,
Наш слабый ум под сению родимой
Свой ранний плод впервые приносил.
Здесь, здесь, друзья! мы истину познали,
Здесь сделали мы благость бытия
И, мудрый перст судьбы боготворя,
Мы к небесам молитвы воссылали...
Среди выпускников оказалось много желающих продолжить образование в Петербурге, туда же стремился и Губер. С рекомендательным письмом баронессы фон Гойм на имя В.А. Жуковского он прибыл в северную столицу. Знаменитый и влиятельный поэт стал главным опекуном Губера в Петербурге. Свои впечатления о встрече с Жуковским Губер изложил в восторженном письме к М.А. фон Гойм от 6.11. 1830 года: "М.Г. Мавра Алексеевна! Есть мысли, для которых люди не смогли придумать приличного слова, есть чувства, для которых нет выражения. К этим чувствам принадлежит благодарность. Я познал эту истину, и теперь, когда душа моя полна признательности, теперь немеют уста мои! Но впрочем мне кажется, что я тогда только могу выразить чувство моего сердца, когда скажу вам: я видел Жуковского! Так , я видел того, кто создал для русского - творения Шиллера, кто начертал свое имя в скрижали бессмертия. Он принял меня так ласково, как только может принять великий человек. Он спросил меня, куда я намерен определиться? Я отвечал ему: в корпус водяных сообщений, и он обещал мне помощь везде, где только может. Когда я простился с ним, он пожал мою руку, просил меня, чтобы я почаще заглянул (германизм) к нему вечерком - и я, конечно, не оставлю это позволение без употребления".
Видимо, Жуковский, которого Пушкин называл своим ангелом-хранителем, и свёл российского немца Губера с прославленным русским поэтом.
В 1830 г. Губер поступает в Петербургский институт корпуса путей сообщения и продолжает писать стихи. Он знакомится с трагедией Пушкина "Борис Годунов" и сообщает в письме к Г.Я. Тихменеву свои замечания к этому сочинению: "Что вы скажете о "Борисе Годунове" Пушкина, которого вы, как любитель литературы, конечно уже читали? По моему мнению, недостатки этой трагедии в отношении к её творцу непростительны. Представил ли он с надлежащей точки Бориса? Выдержал ли он характер Самозванца? Нет. Наружная оболочка, пышная одежда стихов достойна гения Пушкина. Отчего у нас так худо, так мало и редко родятся трагедии? Конечно, это труднейший, взыскательный род сочинений, но ужели это может быть законною причиною у народа, который имеет самостоятельную литературу".
В 1831 г. в "Северном Меркурии" появляется первое стихотворение Губера "Разочарованный". Кроме собственных сочинений Губер охотно переводит немецких поэтов, отдавая предпочтение Шиллеру и Гёте. Среди его переводов Шиллера значатся четыре его философских стихотворения "Надежда", "Стремление", "Слова веры" и "Закрытый истукан в Саксе". Ещё гимназистом он познакомился с поэзией Шиллера и восхищался им, как поэтом и мыслителем. О своем отношении к Шиллеру Губер признается в письме к Тихменеву: "Вы пишите, что живо помните минувшее, помните восторг, вдыхаемый в сердце ваше великим Шиллером. Благодарю вас за это. О! Верьте вашему правдолюбивому другу, что он не забыл еще сладкие минуты протекшего: пламенные мысли Шиллера и теперь волнуют грудь мою и стремят её к высокому и неприступному: его вера - моя вера, его праотцы - предки отца моего, святая истина, проповедуемая им, - мой лучший идеал, мой ум, мое сердце, мое чувство, воля, - вся жизнь моя! и мне ужели не любить Шиллера, которого я понимаю?!..."
В период учебы в инженерном корпусе Губер наиболее близко сошелся со своими однокурсниками: Г. Клица (грек), Г.М. Толстым и А.И. Бахметьевым.
Перед завершением учебы, отца Губера переводят в Москву и поэт навсегда теряет надежду побывать в родных краях, где прошли его юные годы.
Завершив в 1834 г. учёбу в чине прапорщика, Губер снимает с Клицой общее жилье и в течение пяти лет служит военным инженером. К этому времени у него скопилось уже достаточно стихов для отдельного сборника, но его издание по каким-то причинам задерживается. Оценивая свой труд, Губер пишет Тихменеву в Саратов: "...в рукописи передал по возможности в лучшие руки мои поэтические отрывки; ежели я и не поверю людям, впрочем дельным, имеющим литературное имя, которые говорят, что моими мыслями мог бы гордиться и Шиллер, и Пушкин...". В литературных кругах уже ходила молва, что Губер переводит "Фауста", а его талант сразу же заметили опытные литераторы. Губер постепенно становится известным петербургским поэтом, печатаясь в "Сыне отечества", "Литературных прибавлениях", "Новогоднике". Кроме поэзии, Губер усердно изучает сочинения немецких философов и других знаменитостей, мечтая прослушать в одном из германских университетов курс лекций по философии. О своей духовной тяге к этому предмету Губер признался в 1839 г. в письме к родителям: "...С тех пор как я себя знаю, я чувствую в себе непреодолимую привязанность к философским занятиям, к философии в полном смысле этого слова, во всех её направлениях и применениях к жизни, к философии, как науке и по отношению её к искусству. Удовлетворению этого прежде неосознанного стремления мешал неудачный выбор служебной деятельности, которая навела меня на путь точных знаний, где свободное движение мысли стеснено..."
В Петербурге Губер знакомится с академиком-востоковедом Я.И. Шмидтом (1779-1847), которого называли еще Исаак Яков. Он считался дядей Губера, хотя никакого родства между ними не прослеживается. Этот "дядя" давал Губеру заработать, привлекая его от имени Академии Наук к переводу тибетской грамматики и словаря. На заработанные деньги Губер содержал своего брата Теодора (Федор), студента Дерптского университета.
В начале 1835 г. Шмидт свел Губера с Н.И. Гречем, который пригласил его писать статьи по истории немецкой литературы для энциклопедического лексикона Плюшара. После этого Губер стал завсегдатаем "литературных четвергов" Греча. Атмосфера этих "четвергов" подробно описана Губером в письме к сестре Эмилии: "...Всего более охотно бываю я по четвергам у Греча. У него собираются люди образованные и таланты. Художники и артисты, приезжие из-за границы стекаются к нему, поют и играют в его гостиной, чтоб через него и его гостей приобрести себе renommee. Этот день для меня самый приятный в недели, тем более, что у него собираются также все знаменитые поэты и литераторы и трактуют по большей части о поэзии и литературе, судят о новостях и т.д."
Его прежний наставник профессор Фесслер советует ему глубже изучить поэзию Гёте, после чего Губер задумывает перевод "Фауста". Однако, по словам поэта, какой-то "страх и неверие в свои силы" сковывали его творческий порыв.
Все лето 1835 г. Губер провел в Шлиссельбурге и к осени закончил первый перевод "Фауста". Судьба этого перевода уже известна из письма к брату Теодору (см. впереди). По совету и настойчивой просьбе Пушкина Губер приступил к повторному переводу, о чем стало известно всей литературной общественности. Отдельные фрагменты перевода попали в печать. В своем обзоре "Очерк русской литературы за 1837 г." Н.А. Полевой (1796-1846) отмечал: "...Новое отрадное явление стихи Губера, дышащие сердечным чувством и свидетельствующие дарование сильное. Не страшась опасности, юный поэт смело берется за подвиг огромный - он переводит Фауста Гетева, и, сколько нам известен этот перевод, он составил бы почетное имя самому опытному поэту".
Как не подгонял Пушкин Губера, однако перевод он закончил только после смерти своего опекуна. Правда и в этот раз цензура существенно вмешалась в текст перевода.
В конце 1838 г. была издана первая часть "Фауста" с большими пропусками, заполненными многоточиями, вместо стихов. Вторая часть "Фауста", переложенная Губером прозой, вышла отдельным изданием в 1840 г. Свой огромный труд Губер оценил очень скромно. Написав к переводу "Фауста" посвящение "Незабвенной памяти А.С. Пушкина", Губер определил свой перевод как "незрелый, бледный цвет":
Когда меня на подвиг трудный
Ты, улыбаясь, вызывал,
Я верил силе безрассудной
И труд могучий обещал...
С тех пор один, вдали от света,
От праздной неги бытия,
Благословением поэта
В ночных трудах крепился я.
Тогда неведомые муки
Глубоко в грудь перелились,
И думы в пламенные звуки,
В глаголы жизни облеклись.
И грозный образ исполина
Явился пламенным мечтам,
И вскрылась дивная картина
Моим испуганным очам...
Ты разбудил немые силы,
Ты завещал мне новый свет, -
И я к дверям твоей могилы
Несу незрелый, бледный цвет.
Простой листок в венке лавровом,
Простая дань души простой
Не поразит могучим словом
И не богата красотой.
Но над могилою кровавой
Я брошу блеклый мой листок,
Пока сплетёт на гробе славы
Другой певец - другой венок.
Приступая к переводу знаменитого сочинения Гёте, Губер избрал смиренную позицию для изображения образа Фауста по отношению к "духу отрицания" - Мефистофелю. Опыт декабристов показал, что благородное стремление к преобразованию и обновлению приводит революционный дух человека к собственной гибели. В предисловии Губер писал: "...Смирение, сознание собственной немощи - удел человека, когда он стоит перед лицом невидимого Созидателя. Но бурное стремление ума, не признающего этих благодетельных границ, истощится в напрасной, высокомерной борьбе - и вера, этот краеугольный камень жизни, с ужасом скроется при дерзких вопросах сомнения. Отвергая единственный путь к спасению, человек идет по дороге своего произвола, и этот произвол ведет его к гибели..."
Критика и литературная общественность дали высокую оценку первому в России переводу "Фауста". В одной из первых критических статей на перевод "Фауста", появившейся в "Отечественных записках" в январе 1839 г., автор утверждал: "...Предпринять в наше время такой огромный труд, и с таким постоянством до конца его преследовать в течении нескольких лет, как сделал это г. Губер, вот уже не только немаловажный, но заслуживающий полное уважение подвиг... Смотря на все это, мы думаем, что "Фауст", по дивному совершенству слога, есть одна из труднейших пьес для перевода, если не самая трудная...".
В журнале "Библиотека для чтения" появилась рецензия, автор которой задаёт риторический вопрос и тут же отвечает: "Верен ли перевод г-на Губера? Верен, удивительно верен, если верность состоит в произведении посредством перевода такого же очарования, который произвёл бы в читателе сам подлинник. Мы с нашей стороны, поздравляем его". Автор рецензии добавляет: "Своими роскошными картинами, своим гибким, звучным стихом он заставил полюбить Гёте, если и не вполне объяснил его". Следующий отзыв из этого же источника: "Кажется, что будто лира Пушкина ожила нарочно для того, чтобы передать нам великолепное творение германского поэта и философа языком и стихом, достойным его". Академик Я.К. Грот отозвался в "Современники" так: "Труд, совершенный г. Губером, так обширен и важен, что независимо от своего достоинства, он уже внушает участие к себе и доверенность к исполнителю". Одобрительно о переводе отозвался и А.И. Герцен.
И только злобствующий В.Г. Белинский бездоказательно осудил и грубо унизил автора перевода. "Жалкий г. Губер, двукратно жалкий - и по своему переводу или искажению "Фауста" и по пакостной своей философской статье, которая ужасно воняет гнилью и плесенью бессмыслия! ... Право, ограниченные люди хуже, т.е. вреднее подлецов: ведь если бы не г. Струговщиков (последующий переводчик "Фауста" - авт.), то Губер ещё на несколько лет зарезал бы на Руси Гёте". При любом упоминании имени первого переводчика "Фауста" Белинский тут же обрушивался на него с критикой: "г. Губер, не побоявшийся побороться с великаном германской литературы и победивший его насмерть, так что "Фауста" можно считать на Руси решительно умершим". Болезненный Виссарион не мог согласиться с трактовкой образа Фауста, которого автор перевода лишил революционной мятежности. Продолжая нападки на перевод Губера, Белинский в письме к И.И. Панаеву (19.03.1839) дополнил свою критику следующей фразой: "Вторая часть не поэзия, а сухая, мертвая, гнилая символистика и аллегорика".
Достоинство переводческого труда Губера было признано после смерти Губера. В 1857 г. критик А.В. Дружинин (1824-1864) в своей статье "О переводе" писал: "...вторичный перевод "Фауста" был произведен с той неуклонной, истинно немецкой старательностью, которой всегда отличались труды Губера. Пушкин не дожил до его напечатания, но успел воодушевить молодого человека и предсказать ему внимание читателей. И действительно, наш великий поэт не ошибся - перевод "Фауста", напечатанный в 1838 году, до сих пор составляет лучшую заслугу Губера...". Это подтвердили и историки советского времени. В академическом издании "История русской литературы" (том VI, 1957 г.) ему посвящены две строки: "Бесспорной заслугой Губера является первый полный стихотворный перевод I части "Фауста" Гёте (закончен в 1835 году и тогда же запрещён цензурой)".
Ф.М. Достоевский (1821-1881) вспоминал в своем знаменитом "Дневнике писателя": "... мне только что прислали три целковых, и я тотчас же побежал купить "Фауста" Губера, которого никогда не читал". Среди самых сильных юношеских впечатлений от прочитанного Достоевский упомянул перевод "Фауста" Э.И. Губера.
Располагая губеровским переводом, дюжина новых переводчиков бросилась улучшать его сходство с оригиналом, забыв о том, что основную работу за них сделал первопроходец Э.И. Губер.
Губер связывал большие финансовые надежды с изданием перевода "Фауста". Ему необходимы были деньги для осуществления поездки за границу. В связи с этим он писал осенью 1837 г. родителям: "Любовь Пушкина ко мне, его влияние на литературу вообще не кончилось с его жизнью. Когда ещё он был жив, то брал на себя все хлопоты и всю ответственность за "Фауста".Он давал мне слово продать 3.000 экземпляров по 10 р. и Пушкин сдержал бы свое слово". Но, увы! Тираж первого издания был раскуплен только через 20 лет. Из суммы вырученных денег, Губер смог съездить только к родным в Москву.
Альберт Обгольц,
Kaiserslautern
Обгольц А. Пушкин и немцы России. Изд-во Наследие, Диалог-Сибирь, Омск, 2005.